Достоевский.

Свободы хочется. Хочется доказать, что раз Бог дал мне свободу, то я могу! Я очень даже могу. От чудовищной несвободы и здесь и там и со всех сторон. Хочется её, милой, хочется свободы. Чего-нибудь такого-эдакого. Например, зарезать, тебя например. Себя тоже можно. Как хочется доказать, что ты свободный. И думать, что, слава богу, я не совсем свободный. Совсем свободный я бы уже и того, Хиросиму какую-нибудь и Освенцим учинил. Сообщил бы всем о своей неслыханной свободе. Шепотом бы промолчал. Испугался. И до такой степени я могу быть свободным?!

Э, знаешь ли ты себя, человече? Бог тебя знает. Поэтому ты еще земной шар не взорвал. Не освободился еще. Богу ты для чего-то, свободный, еще нужен. Поэкспериментируй еще. Поосвобождайся. Поизучай там всякую темную материю, поиграй в футбол. Главное дело не в том, чтобы дорога КУДА-ТО ШЛА. А в том, чтобы она только ШЛА. Чтоб не предавались мы праздности. Заметили, что мы последнее время заленились? В Интернете дурью маемся, африканские мелодии наяриваем. Дикарь он и есть дикарь. Он до страсти любит разрушение и хаос. Но мы то чего возлюбили хаотическое? Вивальди нам разонравился.

Долой муравейник! Проклят будь муравейник. После него человека так к свободе и тянет. Пусть самой дурной. Любить одно благоденствие даже как-то неприлично.

Обезьяне было страшно человеком становиться. Страдала обезьянушка. И сейчас страдает. Страдание единственная причина сознания. Жратва, даже самая вкусная, как-то не способствует. Вот оно, почему ожирение то.

Вот они откуда нравственные страдания. Но это так, к слову.

Не надо мельчить. Ты не Вельзевул, не Сатана, не падший ангел. Ты мелкая злая обезьяна. Страдающая обезьяна, ищущая, кто виноват? До Бога далеко, не дотянешься. Конечно, виноваты другие обезьяны.