Венеция.

Чего копить? или Чего швырять?

Всё золото, что блещет под луной

Иль было встарь, из этих теней бледных

Не успокоило бы ни одной.

Горе тебе, веселая река, горе твоим украшенным гондолам, твоим огням и песням!

Жив Шейлок.

Твои огни потухнут, твои песни умолкнут, и одни только грузы наживы будут скользить по твоим порабощенным волнам.

Вот смотрит в упор

Отчаянья пристально гложущий взор

И ринуться жаждут исчадия тьмы

На рыцарей, дам, на весь сонм наш прекрасный,

За то, что так ясны,

Так царственно горды и радостны мы.

О, дочь моя! Червонцы! Дочь моя!

Ушла с христианином! О, червонцы,

У христиан добытые! Закон,

Правдивый суд, отдайте мне червонцы

И дочь мою!

Я хотел бы, чтобы моя дочь лежала мертвою у моих ног с драгоценными камнями в ушах; хотел бы, чтобы она была похоронена у моих ног, и чтобы червонцы лежали бы в её гробу.

Червонцы залог будущего могущества его рода, залог власти над этой ненавистной Венецией с её радостью, любовью и суетой.

Не вырваться Венеции из золотой пучины?

Но нет, гондолы и музыка и песни на Большом Канале. И опять, и опять, дочь убегает от скряги отца, девчонка Джессика из мрака и прозябания, вырывается на свободу, раб уничтожает следы своих цепей.

Царство ростовщиков рушится и снова и снова возрождается. Но за человечество можно быть спокойным. Улыбаться оно не разучится.

Сколько столетий еще впереди, сколько денег будет скоплено, промотано и вновь спрятано в сундуках и в банковских сейфах. Шейлоки возрождаются под разными именами и личинами. Но нет и не будет Шейлока, который не имел бы своей Джессики.